Смерть художника

Полуфантастический рассказ

Больше всего мне обидно, что я уже не смогу закончить свою картину... Вот она, передо мной: огромное, монументальное полотно — два на три с половиной метра, во всю стену моей тесной мастерской. Рабочее название — «Очередь перед вратами рая». Апостол Петр с ключами и тридцать три обнаженные человеческие фигуры. Мужчины, женщины, дети — всех возрастов. Сколько времени я уже над ней работаю? Пять лет? Шесть?

Самое трудное было придумать, как изображать тела современников — неухоженные, запущенные, с отвисающими животами, почти без мышц. А всё-таки они должны были получиться по-своему симпатичными, чтобы вся картина была красивой. И еще — как бы прозрачными, потому что это уже не совсем тела. Настоящие тела уже умерли. Это только души, которые всё еще помнят о своей земной оболочке.

Там, на картине, есть и моя скромная персона. Я стою с краю, последним в очереди. Я уже с самого начала решил поместить туда свой автопортрет, но только всё не знал, в каком возрасте себя изобразить. Глубоким старцем или таким, как я есть теперь? Вообще-то, мне хотелось бы предстать перед публикой молодым — в более или менее привлекательном виде. Я уже давным-давно подготовил эскизы, которые отвечают моему вкусу. Но я долго не решался перенести их на картину. Ко мне всё подкатывал какой-то суеверный ужас: а вдруг я накаркаю — вдруг я и вправду не успею состариться и уже скоро окажусь в той очереди?

Из-за этого я чуть было вообще не забросил всё дело. Я не притрагивался к картине, наверное, больше месяца, но несколько дней назад я сделал над собой волевое усилие и снова принялся за работу. На меня вдруг сразу нашло вдохновение. Я отогнал все страхи и твердо решил изобразить себя в своем нынешнем виде. И — черт возьми! — ведь получилось совсем недурно...

Но... вышло так, что я действительно накаркал. Всё идет к тому, что уже через считанные минуты я буду там. Интересно, как это называется с юридической точки зрения? Убийство? Нет, убийством это не назовешь. Меня никто не убивал, я всё сделал сам. Может быть, самоубийство? Тоже нет. Никак нельзя сказать, чтобы это был добровольный уход из жизни. Несчастный случай? И на несчастный случай это не похоже. Впрочем, какая теперь разница?.. Единственное, о чём я теперь могу мечтать, — это чтобы дикая боль в правом виске хоть немного утихла!

Последние несколько дней я не выходил из мастерской, и только вчера, ближе к вечеру, голод выгнал меня на улицу. Я накупил в ближайшем магазине лапши быстрого приготовления и, когда возвращался обратно, обнаружил в почтовом ящике то самое письмо, с которого всё началось. Вон оно — лежит, скомканное, в углу, в куче мусора. Скомкал и отшвырнул я его уже позже, когда было поздно.

Письмо походило больше на рекламный флаер, дурно оформленный и распечатанный на дешевом струйном принтере. Но я тогда не обратил внимание на такие важные мелочи, потому что мне в первую очередь бросилось в глаза мое собственное имя. Вот что я прочел — и притом не один раз, а может быть, десять или двадцать:

Уважаемый Илья Ефремович!

Мы знаем, что Вы талантливый художник, и мы считаем несправедливым, что Вы живете в бедности и безвестности. Мы будем счастливы помочь Вам обрести заслуженную славу и достаток. Мы сведем Вас с нужными людьми и научим, как с ними разговаривать. Все материальные издержки по Вашему продвижению мы берем на себя. Наша помощь совершенно бесплатна и бескорыстна. Приглашаем Вас прийти на первую ознакомительную встречу, которая состоится в ближайшую субботу, 26 апреля, в 19 часов в неформальной обстановке в голубом зале ресторана «Парус», расположенного по адресу улица Прибрежная, дом 128. Пожалуйста, имейте при себе это приглашение. Будьте добры, предварительно подтвердите Ваше участие по телефону +7999423****.

С большим уважением к Вам лично и к Вашем таланту,

Администрация «Некоммерческого центра поддержки талантов»

Это письмо попало в точку. Я не на шутку взволновался. Я, конечно, хорошо знал, что написать картину, пусть даже самую гениальную, — это только полдела. Потом ее надо еще как-то обязательно раскручивать. Но о том, как это делается, у меня всегда были лишь самые смутные представления.

Вчера было как раз 26 апреля — то есть то число, на которое была назначена ознакомительная встреча, — и до ее начала оставалось всего несколько минут, так что я уже заведомо опаздывал. Волнуясь, я набрал номер телефона, указанный в письме.

— Алло, — отозвался приятный женский голос.

— Добрый вечер, — сказал я. — Мне тут пришло письмо с приглашением...

— Вы, наверное, Илья Ефремович? — мягко перебил меня голос.

— Да... А откуда вы знаете?

— Мы ждем вашего звонка. Вы единственный, кто до сих пор не откликнулся.

— Да, но ваше письмо я получил только сейчас.

— Вы, наверное, очень удивились?

— Да, еще бы...

— Если у вас есть какие-то вопросы, я готова на них ответить.

— Скажите, что вы за организация такая?

— Мы называемся «Центр поддержки талантов». Мы отыскиваем талантливых людей и помогаем им сделать карьеру и полностью раскрыть свой потенциал.

— Но откуда вы знаете про меня? Почему вы решили, что я вам подхожу?

— Наши эксперты видели ваши работы на вашей домашней страничке в интернете.

— Но я давно уж забросил свою страницу. Там только пара ранних вещей.

— У нас очень хорошие эксперты. Мы им доверяем. Им достаточно посмотреть только на пару ранних вещей, чтобы вынести заключение. Вы придете сегодня на встречу?

— Да, но я уже опоздал. Я не смогу там быть раньше, чем через сорок минут.

— В таком случае вы приедете в самый разгар. Вы узнаете массу интересного и хорошо проведете время. А я как раз успею внести вас в заказ. Вы, случайно, не придерживаетесь никакой особой диеты? Вы не вегетарианец, например?

— Нет.

— Тем лучше. Я уверена, что вас ждет незабываемый вечер. Если появятся еще какие-то вопросы — звоните еще. Всего доброго.

Я принял наскоро душ, переоделся, вызвал такси и поехал.

* * *

Когда я вошел в голубой зал ресторана «Парус», застолье было в самом разгаре. За длинным столом сидело около двадцати человек, которые ели, пили и оживленно переговаривались. С краю было одно свободное место. Я подошел к нему и остановился в нерешительности. Я, вообще-то, ожидал, что меня кто-то встретит.

— Неужели ещё талант? — громко сказал, обращаясь ко мне, молодой, крепкий парень, который сидел рядом со свободным местом.

— Э... я по приглашению... — проговорил я.

— А ты не стесняйся, садись! Мы тут все таланты и все по приглашению. Ха! — Он издал звучный смешок.

Как только я сел, он хлопнул меня по плечу и спросил:

— Тебя как звать-то? Меня — Серега!

— Илья, — отозвался я, с опаской вкладывая свою руку в его большую, жесткую ладонь.

— Это хорошо. А какой у тебя талант?

— Я художник.

— Художник? Так ты, это, картины рисуешь? Классно! А сколько картин ты уже нарисовал?

— Пока только первую заканчиваю.

— Правда, что ли?

— Правда.

— Что-то не густо. Но ничего. Ты, главное, не комплексуй. У тебя всё еще впереди. Не завтра же помирать. Ха! Главное, что они тебя нашли, понимаешь?

— Кто такие они?

— Ну, это, организация. «Центр талантов» или как их там. Они тебе дадут деньги, обеспечат нужными связями. А ты — знай себе малюй свои картины и ни о чём не думай.

— Да, но им-то это зачем? У них-то деньги откуда?

— Эх, Илюха! Не надо было опаздывать. Ты пропустил самое важное. Ты, наверное, думаешь, что всякие там Моцарты, Репины — они сами по себе? Ничего подобного. Они выплыли наверх только благодаря организации. Им была оказана поддержка, понимаешь? Но об этом почти никто не знает. Это нам сообщили по большому секрету. Талант без поддержки — это ничто, это просто тьфу — плюнуть и растереть.

— А кто тут вам это рассказывал?

— Ну кто, кто? Сам подумай! Их представитель.

— И где же этот представитель теперь?

Серега обвел взглядом сидящих за столом и пожал плечами:

— Наверно, куда-то вышел.

В это время подошел официант и поставил передом мной тарелку с закуской, состоящей в основном из капустного салата.

— У Вас основной заказ, ведь так? — спросил он.

— Так, — ответил я.

— Подождите еще один момент. Сейчас принесу.

— Водки тут нет, — деловито заметил Серега. — Это потому что они беспокоятся о нашем здоровье. Зато вино отменное. Я такого во всю жизнь не пил. Налить тебе?

Не дожидаясь моего ответа, он взял стоявшую перед ним бутылку наполнил сначала мой, а потом свой фужер.

— А что за вино? — поинтересовался я и, взяв бутылку в руки, посмотрел на этикетку. Вот что на ней было написано:

Наверное, мое лицо сильно вытянулось от изумления, потому что раздался довольный Серегин смех:

— Ха! Классный прикол, правда?

— Что это значит? — спросил я слабым голосом.

— Ха! Испугался? Не бойсь, не помрешь.

— Но ведь тут написано...

— Да, не бери ты себе в голову. Это просто такая шутка. Мы все это уже целый вечер пьем.

Я внимательно оглядел весь стол — в самом деле, он весь был уставлен бутылками с точно такими же этикетками. Многие из них были уже пустыми.

В это мгновение Серега вскочил на ноги и зычно прокричал:

— Минутку внимания! Наполним наши бокалы. Я буду говорить тост.

Разговоры немного поутихли, и присутствующие с самым невозмутимым видом принялись наливать друг другу из тех самых бутылок.

— Друзья! — продолжал Серега. — Сегодня — первый день нашего большого будущего. Так выпьем же за нашу удачу! За наши таланты, которые теперь расцветут в полную силу! Ура!

Он сел и добавил уже только для меня одного:

— Ну, Илюха, что нос повесил? Всё будет путём, я тебе гарантирую. Держи свой бокал крепче!

Он размашисто чокнулся с мной. Наши фужеры, едва не разбившиеся от удара, издали громкий, дребезжащий звон. Серега одобрительно хмыкнул:

 — Илюха, пью за тебя! За гениальнейшего художника двадцать первого века! За нового Репина!

Глядя мне прямо в глаза, он не спеша осушил свой бокал. Я сделал из вежливости два маленьких глотка и поставил свой фужер на стол. Шутка с винной этикеткой мне совсем не нравилась. А между тем, все вокруг как ни в чем не бывало потягивали странное вино и беззаботно болтали. Я ожидал, что Серега начнет теперь меня уговаривать допить до дна, но он вместо этого налил себе новую порцию и принялся пить на брудершафт с соседом с другой стороны.

Тем временем официант поставил передо мной блюдо с котлетой и картошкой.

— Простите, — сказал я ему, — а можно у Вас попросить бутылку простой минеральной воды?

— Можно, только ее нет в заказе и Вам придется оплатить ее самому.

— Нет проблем.

— Вам с газом или без?

— Без, пожалуйста.

— Один момент!

Действительно, едва я успел взять в руки нож и вилку, как минеральная вода уже стояла передо мной. Еда в этом ресторане имела довольно-таки столовский вид, но она показалась мне очень вкусной — может быть, потому, что всё последнее время я питался только лапшой быстрого приготовления, а с утра и подавно ничего не ел.

Наевшись, я откинулся на стуле и принялся наблюдать за собравшейся публикой. За исключением двух-трех женщин неопределенного возраста, она состояла из молодых мужчин не слишком опрятной наружности. Если у этих людей и были какие-то таланты, то внешне это никак не проявлялось. Странное вино, похоже, сильно ударяло в голову, потому что все были уже порядочно пьяны. Кто-то уже поклевывал носом, а кто-то возбужденно махал вилкой и выкрикивал всякие несуразности. Меня охватила та мучительная неловкость, которую обычно испытывает трезвый человек в пьяной компании. Я не уходил только потому, что надеялся, что представитель «Центра талантов» еще вернется и с ним можно будет переговорить. Однако время шло, представитель не появлялся, а публика приходила во всё более скотское состояние. В конце концов, когда они затянули «Степь да степь кругом», мне сделалось так гадко, что я не выдержал, расплатился с официантом за минеральную воду и вышел вон.

* * *

Проснувшись сегодня утром, я почувствовал легкое покалывание в правом виске. Кроме того, у меня немного ныл правый бок спереди и левый бок сзади.

«Вот оно, — промелькнуло у меня в голове с холодком ужаса, — печень и левая почка. Всё, как обещано. Интересно, я только воображаю себе эту боль из-за своей мнительности или она настоящая?»

Работать над картиной я уже, конечно, не мог, и всё только тревожно прислушивался к своим болям. То ли оттого, что я к ним прислушивался, то ли по объективной причине — они становились всё сильнее и сильнее. Время от времени я пытался дозвониться в «Центр талантов» по телефону, указанному в приглашении, но неизменно выслушивал сообщение: «Абонент временно недоступен». Наконец я понял, что мне лучше обратиться к врачу — и чем скорее, тем лучше.

Сегодня воскресенье, и по этому случаю закрыты все поликлиники и частные практики. Я позвонил в «скорую помощь» и спросил, как мне быть. Девушка-диспетчер скороговоркой объяснила мне, что, поскольку я пока еще могу передвигаться самостоятельно, машину для меня она прислать не может. Она продиктовала мне адрес больницы, специализирующейся на пищевых отравлениях, куда я, не мешкая, и поехал — опять на такси.

«Что теперь скажет врач? Что теперь скажет врач? — свербило у меня в голове всю дорогу. — Известен ли, вообще, мой случай медицине? Есть ли противоядие? Поскорее бы только доехать!» Как назло, больница была на противоположном конце города, и мы добирались больше часа. Однако, даже оказавшись в больнице, я еще долгое время не имел возможности встретиться со врачом.

Прежде всего надо было зарегистрироваться в специальном окошечке, над котором крупными буквами было написано:

Перед окошечком стояла очередь. Она была небольшой, — человек пять, — но она не двигалась. Окошко было закрыто. Прошло пять минут, потом еще десять, потом еще полчаса. Ожидание было невыносимым. Боли всё усиливались. Я едва мог сдерживаться, чтобы не стонать. Но главное — с каждой потерянной минутой таяли мои шансы на спасение. Так мне во всяком случае тогда представлялось.

Мимо проходила корпулентная дама в белом халате.

— Простите, — подскочил я к ней. — Вы случайно не знаете, когда откроется окошко регистратуры?

— А разве оно закрыто? — пробасила она в ответ.

— В том-то всё и дело.

— Не может быть. Регистратура у нас работает круглосуточно и без перерывов.

— Но мы тут уже почти час ждем.

— Ну, значит, она куда-то на минутку вышла. Сейчас придет. Имейте терпение.

Похоже, этот разговор оказался не напрасным, потому что регистраторша действительно вскоре появилась — в виде сухонькой женщины пенсионного возраста. Отпирая дверь в помещение регистратуры, она с откровенной ненавистью окинула взглядом очередь и проворчала:

— Подумаешь, какая им разница, где ждать: здесь или там.

В обязанности регистраторши входило заносить в компьютер имена пациентов, номера их страховых полисов и причину обращения за медицинской помощью. Это давалось ей с огромным трудом. Она с мучительной медлительностью тыкала в клавиатуру одним пальцем и частенько замирала, отыскивая глазами нужную букву. По окончании этой процедуры каждый пациент получал от нее бланк анкеты на нескольких листах и устную инструкцию:

— Прямо по коридору и направо. Ждите. Вас вызовут.

Проследовав после регистрации в указанном направлении, я очутился в небольшом зале с несколькими дверями и скамейками вдоль стен. Мои недавние соседи по очереди в регистратуру составляли лишь малую часть собравшихся здесь пациентов. Ни столиков, ни ручек для заполнения анкеты предусмотрено не было. Кто-то любезно одолжил мне огрызок карандаша. Я пристроил листы анкеты рядом с собой на скамейку и принялся ее заполнять. Вопросы касались наличия — сейчас или в прошлом — у меня и моих ближайших родственников длинного перечня заболеваний, симптомов и вредных привычек. Поскольку у меня и без того раскалывалась голова от боли в виске, я не стал напрягать свою память, и на все вопросы ответил отрицательно.

Потянулись бесконечные минуты неопределенности. Успею ли я попасть ко врачу, прежде чем будет поздно? Сидеть неподвижно я уже не мог. Боль гнала меня с места. Однако от движения она только усиливалась.

Из одной из дверей вышла знакомая мне корпулентная дама в белом халате — та самая, которая помогла вернуть на место регистраторшу.

— Скажите, пожалуйста, — спросил я ее, — а врач тут есть? Он принимает?

— Врач занят неотложными случаями. Имейте терпение.

— Так я же и есть самый настоящий неотложный случай!

— Конечно! Все вы тут неотложные случаи! — согласилась дама и зашла в другую дверь.

Я уже не помню, сколько времени прошло — один ли час, два или три — но я всё-таки дождался: из хриплого репродуктора, прикрепленного к стене, донеслась наконец моя фамилия и номер кабинета.

У меня словно крылья выросли.

— Доктор, — чуть ли не радостно выпалил я, влетев в кабинет, — Я вчера отравился. У меня...

— Я не доктор, — перебила сурового вида женщина, обитательница кабинета, — давайте сюда анкету, снимайте обувь и становитесь вот там. — Она кивнула на ростомер, стоящий возле стены.

Мои крылья обломились, и я свалился в пропасть.

— Девушка, — взмолился я, — я чуть на стену не лезу от боли. Мне жить-то, может, осталось всего несколько часов. Мне бы врача повидать. А мерить мне рост совсем не нужно.

— Мы тут без вас разберемся, что нужно, а что не нужно, — ответила сурового вида женщина. Она измерила у меня рост, вес, температуру, частоту пульса, кровяное давление и выставила обратно за дверь.

Когда меня в следующий раз вызвали по репродуктору, мне было уже почти всё равно. Я осторожно зашел в кабинет и увидел там человека, похожего как две капли воды на апостола Петра с моей собственной картины. Судя по его высокомерному виду, это точно был врач. Он сидел в полоборота ко мне перед экраном компьютера. Не поворачиваясь в мою сторону, он махнул рукой, чтобы я садился, и спросил:

— Что у вас?

— У меня боль в печени, в левой почке и еще...

— Откуда вы знаете, что боль именно в печени, а не в желчном пузыре? — перебил меня апостол Петр.

— Ну... я так думаю.

— Мне нужны факты, а не ваши измышления.

— У меня болит вот здесь, — показал я.

Но он так и не посмотрел в мою сторону, поэтому я уточнил:

— В верхней правой части живота.

Апостол Петр стал набирать что-то на компьютере. Делал он это двумя пальцами, но довольно быстро.

— Что еще?

— Еще у мене болит левая почка... то есть спина, слева, внизу.

Он снова застучал по клавиатуре. На экране перед ним появилось какое-то красное изображение, которое я не мог хорошенько рассмотреть, потому что оно располагалось от меня под слишком большим углом.

— Что еще? — нетерпеливо продолжил апостол Петр. —Только не вздумайте мне говорить, что у вас болит правый висок.

Я так и подпрыгнул на стуле:

— Откуда вы знаете?!

Он оторвался от экрана и стал пристально меня разглядывать. Выражение его лица оставалось, впрочем, совершенно непроницаемым.

— Вы прочитали этикетку, прежде чем выпить? — отчеканил он после долгой паузы.

— Прочитал...

— Зачем же тогда пили?

— Ну... я выпил совсем немного...

— Вы хотите сказать, что умеете рассчитывать дозу?

— Нет... но все остальные пили гораздо больше.

— Остальные? И где теперь эти ваши остальные?

— Я не знаю... Может... может... уже... в морге?

— Вот то-то и оно.

— Доктор! Вам о них что-то известно?

— Мы не рассказываем одним пациентам о других.

— Но у вас уже были такие случаи?

— Вам этого не нужно знать.

— И что же теперь со мной будет? Как мне быть?

— Прежде всего: никогда не надо пить из бутылки, на которой написано слово «яд»!

— Ну да... я допустил жуткую, непростительную ошибку. Но теперь-то мне что делать?

— Передайте всем своим друзьям и знакомым — чтобы они никогда не принимали яду, если им, конечно, жизнь дорога.

— Хорошо...

— Надо же немножко соображать! Ведь написано четко и ясно — «яд»! И вы всё равно пьете!

— Да... я был неправ... очень неправ...

— А потом приходите ко мне и хотите, чтобы я вас спасал!

— А вы... разве вы не можете... меня спасти?

— Никогда не пейте из бутылки, на которой написано слово «яд»!

— Неужели нет никакого средства? Доктор, я обязательно должен закончить свою картину! Мне для этого нужен хотя бы месяц...

— Вы художник?

— Да.

— И, наверно, талантливый?

— Думаю, что да.

— И вы считаете, что ваша картина вас обессмертит?

— В каком-то смысле.

— Тем более: если вы талантливы, то вам особенно нужно остерегаться. Никогда не пейте из бутылки, на которой написано слово «яд»!

— Доктор, я и без того наказан. Не мучьте меня!

— Это я-то вас мучаю? А вы меня не мучаете?

Наступила тяжелая пауза. Потом апостол Петр выдвинул ящик стола и достал оттуда маленькую блистерную упаковку каких-то таблеток и протянул мне.

— Вот, — сказал он, — только из уважения к вашему таланту. Это лекарство у нас строго лимитировано. Оно очень дефицитное, импортное, в аптеках вы его не купите. Я не могу давать его каждому пациенту, но для вас я делаю исключение. Принимать по одной таблетке три раза в день, натощак, за полчаса до еды.

Я взял упаковку и от избытка чувств вскочил с места:

— Боже мой! Спасибо огромное. Даже не знаю, как Вас благодарить.

— Не надо меня благодарить.

— А что это: противоядие? обезболивающее?

— Это и противоядие и обезболивающее.

— Но ведь там, на бутылке, было написано, что противоядия не существует и обезболивание не помогает.

— Это всё, что я могу для вас сделать. Если не поможет — обращайтесь в поликлинику по месту жительства. До свидания.

Он опять отвернулся к компьютеру и принялся тыкать пальцами в клавиатуру.

— До свидания, — проговорил я и вышел.

Я выдавил из упаковки одну из таблеток, положил ее в рот и запил водой из-под крана в туалете для пациентов. Она оказалась ужасно горькой, но мне это даже понравилось.

Когда я выбрался на свежий воздух, мне стало как будто немножко легче — оттого ли, что лекарство подействовало, или же оттого, что гнетущая атмосфера больницы осталась позади. День уже давно перевалил за половину, но я решил, что еще успею заехать в ресторан «Парус»: а вдруг мне повезет напасть на след организации или хотя бы отыскать кого-либо из моих вчерашних собутыльников.

* * *

Едва я обмолвился, что хотел бы поговорить с метрдотелем, меня тут же проводили в его кабинет. Метрдотель оказался человеком мягких, округлых форм. Он приветливо встал мне навстречу и протянул руку для рукопожатия.

— Садитесь, пожалуйста, — он придвинул мне кресло. — Чем могу служить?

— Вы знаете, я вчера тут у вас отравился, — сказал я.

Приветливая улыбка моего собеседника остекленела:

— Вот как?

— Вчера в голубом зале на банкете подавали какое-то странное вино. Я думаю, всё дело в нем.

Улыбка мягкого человека снова расплылась до ушей.

— Вино не наше, — радостно сказал он. — Заказчик настоял, что принесет вино с собой. Вообще-то, это не в наших правилах, но заказ был большой, и мы не хотели его упускать. Вот смотрите, — он развернул ко мне экран монитора, — это всё, что было в заказе. Вы видите: никаких напитков тут нет. А теперь посмотрим еще дополнительный список. Одна бутылка минеральной воды! У Вас есть претензии к минеральной воде?

— Нет, но я к Вам не претензии пришел предъявлять. Может быть, Вы поможете мне выйти на организацию, которая давала этот банкет?

— Одну минутку! Сейчас посмотрим. Этот заказ оформлен не на организацию, а на частное лицо. А фамилия его... фамилия — Репин Илья Ефимович.

— В самом деле?

— Ну, знаете... мы паспортов не проверяем.

— А как же его теперь найти? Скажите, сам-то он приходил сюда? Вы могли бы его опознать, если б понадобилась?

— Ну, если б понадобилось... Только я его за усы не дергал. Я Вам не гарантирую, что они были настоящими.

— А где теперь пустые бутылки из-под того вина?

— Пустые бутылки они потом забрали с собой.

— И вам не показалось это странным?

— К странностям мы привыкли. У нас тут каких только чудаков не бывает! А уж по части какую-нибудь мелочовку с собой прихватить, так это обычное дело.

— А к вам не приходили такие, как я? По поводу отравления... Ведь другие же тоже пили.

— Нет, кроме вас — никого не было... А почему вы думаете, что у вас именно отравление? Вы к врачу не пытались обращаться? Мало ли, какие бывают недомогания! Может быть, Вы всё себе это только вообразили?

— Да уж... хотел бы я, чтобы это было так!

На том наш разговор и закончился. Я распрощался с любезным метрдотелем, поймал такси и поехал к себе в мастерскую. Надо было уже торопиться, тем более что мне опять сделалось хуже.

* * *

И вот я снова в мастерской — катаюсь по полу от нестерпимой боли и бросаю последние взгляды на свою незаконченную картину. Я принял еще одну горькую таблетку — из тех, которые дал врач, — но боль нисколько не отступила. Отпущенные мне 24 часа истекают совсем скоро. Я рассчитал, что сделал те два роковых глотка никак не позже восьми. Сейчас без пяти восемь. Если мне удастся прожить еще пять минут — всего только пять минут! — то надпись на этикетке окажется неправдой. Я могу еще спастись! Может быть, таблетки помогут. А может быть — всё это с самого начала было только глупой шуткой, а боль появилась из-за самовнушения. Осталось ждать совсем чуть-чуть. Сейчас, сейчас всё решится...

Матвей и Леонид Некины, 2015